Любой язык заимствуя то или иное слово часто трансформирует его значение. В результате, один и тот же словесный сосуд в контексте двух культур может быть заполнен разным смысловым содержанием. Например, в татарском «фатиха» часто означает не первую суру Корана, а благословение, «тахарат» – не малое ритуальное омовение, а подмывание. Аналогичная трансформация произошла и со словом «муфтий». В арабском «муфтий» – тот, кто выносит фетвы (т.е. дает богословские ответы на вопросы мусульман). Другими словами, это религиозный авторитет. В российско-татарской же традиции «муфтием» называли председателя Духовного управления мусульман (Магометанского духовного собрания). А муфтий в арабском значении по-татарски обозначается словом «фәтваче». Поэтому российский муфтий не обязан быть религиозным авторитетом, ибо он по сути администратор, топ-менеджер, что-то вроде министра по делам мусульман. Не случайно, в царской России муфтии, среди которых, кстати, были и светские деятели (Салим-Гирей Тевкелев, Мухамедьяр Султанов), состояли на содержании у государства, т.е. как чиновники получали оклад.
Конечно, муфтий может быть и фәтваче, так сказать соединить в себе «духовную» и «светскую» власти, т.е. быть одновременно и администратором, и духовным лидером. Такое возможно и не раз было в российской истории (напр., Галимжан Баруди).
Непонимание той смысловой трансформации, которая произошла со словом «муфтий» толкает некоторых мусульман на то, чтобы выдвигать к председателям духовных управлений мусульман требования, предъявляемые к фәтваче. Правда, подобным нападкам способствуют и сами муфтии, претендуя на то, чтобы быть муфтиями в арабском понимании этого слова. Впрочем, нельзя отказывать им в подобном праве. Данные претензии вполне обоснованны. При чем обоснованны прямо пропорционально количеству (качеству) изданных ими фетв.
